Своеобразие знаковых форм, вырезанных на гранях знаменитой ачикташской палочки, отмечали все исследователи, изучавшие этот письменный памятник. Однако ето не помешало большинству из них предложить им орхоно-енисейские соответствия. Только С.Е. Малов "долго колебался признать надпись на палочке за тюркские руны" и даже предлагая свой вариант прочтения текста, отмечал, что его сомнение поколеблено лишь отчасти. Им было многократно повторено: "При первом же взгляде на буквы этой палочки видна их своеобразность в сравнении с буквами орхонской, енисейской и восточнотуркестанской рунических письменностей... Некоторые буквы не имеют себе аналогий в других тюркских рунических памятниках... Здесь встречаются новые буквы с неизвестным для меня значением." Одновременно с этим С.Е. Малов сраву же указал, что "с внешней отороны буквы палочки весьма похожи на печенежское письмо и венгерские резы", имея в виду надъсентмиклошские и секельские надписи (_1, с. 34-36; _2, с. 67, 68). Это исследовательское направление значительно развил A.M. Щербак, отметивший большое сходство резов на палочке с рунами южнорусских степей (_3, с. 387, 388; _4, с. 61). В 1983 г. подобное сходство отметил и Д.Д. Васильев (_5, с. 75 (Талас-7)).

На ачикташской палочке, если опустить частично сохранившиеся и неясные знаки (табл. I), выделяется 21 разновидных рун. Пятнадцать из них, в том числе и весьма употребимые, находят соответствия в знаках, выделенных для Восточной Европы донского и кубанского рунических алфавитов [_6] (табл. II, № 19, 22-26, 28-30, 33, 35-39). Облик 4 букв (№№ 23, 37-39) позволяет заключить, что письмо палочки ближе кубанскому алфавиту.  Формальные различия имеются у знака № 35. Своеобразен облик знака № 26. Если сопоставительное толкование знаков типа № 39 правомерно (ср. табл. I, № 2), то существование второй руны на II стороне палочки не позволяет ставить форму № 23 (слева) в один ряд с № 20. В пределах же букв № 23 вероятной представляется типологическая эволюция форм, представленная на табл. I, Б.
.

Таблица I. Знаки ачикташской палочки (А), тозбулаксой (Т) и алтынасарской (АА) надписей. Возможные варианты видоизменения знаков (Б, В).
Цифра у знака соответствует чуслу его употреблений в надписи. В фигурной скобке - возможные понимания одного начертания. № 28 в колонке АА - возможная реконструкция.

В связи с сказанным особое значение приобретает вопрос о датировке ачикташской надписи. Археологические возможности очень невелики. По наблюдениям М.Е. Массона, в соседнем с шурфом № 7 (где была найдена палочка) шурфе № 6 на глубине 2 м найдены обломки глиняной посуды IX-X вв. [_7, с. 13]. Хотя дата получена для других близлежащих разработок, одноко ее, видимо, можно принять и для ачикташской палочки. Дело в том, что среди вести ее знаков, не находящих восточноевропейских соответствий (табл. II, № 40-42, 50-52), есть две буквы, весьма характерные для рунических надписей, выполненных таласским письмом (№ 51 и особенно № 42). Как ни малочислен этот материал, он позволяет поставить вопрос о возможном взаимодействии и, следовательно, одновременности, хотя бы отчасти, таласского и ачикташского письма. Возможно, учитывая близость алфавита палочки доно-кубанскому письму, следует присмотреться к некоторому сходству с ним двух других специфических таласских знаков, особо отмеченных С.Е. Маловым [_2, с. 57]. К воздействию на таласские памятники алфавита, представленного палочкой, видимо, можно отнести и необычную форму знака дI на втором таласском камне (строка 5), по прорисовке Ч. Джумагулова имеющего вид двойного зигзага, состоящего не из двух, как ожидалось бы, а из трех совмещенных по вертикали углов (ср. табл. I, № 20) [_8, рис. 6; 5, с. 105, табл. 7, № 9].
.

Таблица II. Сравнение донского (Д), кубанского (К), ачикшташского (А) и южноенисейского (Ю) алфавитов.

Проблема датировки памятников таласской письменности не может решаться без учета хорошо известной палеографической близости их к образцам енисейского письма. Привлечение данных политической истории и выделенных эпиграфических материалов чиков Тувы не позволяет относить активное влияние енисейской письменности на культуру соседей ко времени ранее второй половины VIII в., а на районы Восточной Средней Азии и Семиречья – ранее середины IX в. Получаемая таким образом датировка таласских надписей соответствует IX-X вв. Возможно, эта письменность существовала и позднее. Палеографически проанализировав азиатские рунические надписи, И.В. Кормушин отнес таласские памятники к периоду не ранее IX в. [_9, с. 47, табл. 2, Т]. При определении возраста таласских надписей на валунах долгое время ссылались на раскопки Г. Гейкеля 1898 г., якобы отнесшего материалы к V в. (Именно этим руководствовался С.Е. Малов, указывая дату V-VIII вв. [_2, с. 57, 63]. Верхний рубеж объяснялся им мусульманизацией карлуков). Однако ареолог нигде не связывал раскопанные им курганы с исписанными камнями. Семь курганов, изученные им в 7 км от Дмитриевской, относятся к сакскому времени (№ 2 разграблен). Наиболее ранние материалы 6 курганов урочища Алта-Бай (курган 28, камера I) по форме стрел следует отнести к IX-X вв. Остальные могильники раскапывались совсем в других местах. Все "эти могилы к периоду около 500 г. нашего леточисления" отнес без разбору антрополог Г. Ретциус в приложении к отчету Г. Гейкеля, ссылаясь, правда, на письмо к нему автора раскопок [_10]. В 1960-1961 гг. местность скопления  таласских памятников была облседована археологами П.Н. Кожемяко и Д.Ф. Винником. Выяснилось, что по крайней мере пять камней с надписями из десяти найдены на средневековом поселении. Оттуда же, видимо, произходят предыдущие находки. Культурный слой поселения относится к X-XII  вв. Один из камней (№ 9) был найден переизпользованным при раскопках постройки этого времени, два других (№ 10 и 11) – вне культурного слоя в материковом грунте. Исходя из полевых наблюдений, исследователи пришли к выводу, что "камни с письменами были здесь еще до того, как возникло городище, т.е. до X в." [_11, с. 5-10]. О том, что "рунические надписи Киргизии... датируются IX-X вв.", писал и Л.Р. Кызласов [_12, с. 44, прим. 3].

Так, исходя из таласских надписей на валунах можно, говорить об относительной одновременности ачикташских резов и енисейских надписей. В таласских же памятниках находим и палеографические свидетельство опосредственного взаимодействия ачикташского и енисейского письма. Облик одного из таласских знаков для передачи F, очевидно, является результатом приспособления пришлой енисейской формы “скобчатого” к местной ачикташской “перекрестной” форме (табл. I, В).

Таким образом, приведенные данные позволяют отнести ачикташский текст к довольно широкому хронологическому периоду (VIII) IX-X вв. По-видимому, в общих чертах он одновременен такому культурному явлению, как доно-кубанская письменность. Присущие ачикташской палочке несхожиес восточноевропейским письмом знаки указывают, что перед нами образец, хотя и очень близкого к доно-кубанским рунам, но вполне самостоятельного алфавита.

В 1949 г., публикуя руническую надпись на пряслице Минусинского музея, С.В. Киселев отметил палеографическую близость этого памятника к надписи ачикташской палочки. Зная другие надписи бассейна Енисея, в том числе и некоторые из тех, которые мы ныне выделяем в особый южноенисейский рунический алфавит [_13], исследователь даже предположил древнехакасское (“кыргызское”) происхождение ачикташской находки [_14, с. 40, 41]. Палочку от относил к VII или VIII вв. Материалы вошли и в книгу С.В. Киселева “Древняя история Южной Сибири” (М., 1951). Сходство знаков на пряслице и на палочке, судя по короткому замечанию, признавал и С.Е. Малов [_2, с. 68]. Имеющиеся ныне материалы позволяют развить наблюдения этих исследователей и сопоставить знаки ачикташского текста с южноенисейским алфавитом. Близость их даже бо’льшая, чем с восточноевропейскими надписями. Из 21 формы ачикташских знаков (табл. II, № 19, 22-26, 28-30, 33, 35-42, 50-52) только три не имеют южноенисейских аналогий (№ 50-52) (кроме того, знак № 51 в равней мере присущ таласской и енисейской рунической письменности; в собственно енисейской надписи Е 38 отмечен и знак № 50 [_1, с. 34; _2, с. 65]). Вместе с тем нет основания говорить о палочке как о памятнике южноенисейского письма. Дело не в том, что многие сибирские знаки (№ 43-49) не встречены в ее надписи. Куда важнее, что знак № 52, часто употребляемый в ачикташской надписи, совершенно не знаком южноенисейскому алфавиту. Кроме того, знак № 42 встречен на Енисее лишь однажды, в то время как на палочке он очень обычен.

Надписи на гранях палочки демонстрируют нам четвертый алфавит, родственный донскому, кубанскому и южноенисейскому руническому письму. Дать ему название в прежних традициях сложно – образец обнаружен не только на той же реке, что и много численные надписи на камнях, выполненные другой письменностью и за которыми уже закрепилось название таласских, но даже в окрестностях того же населенного пункта – с. Дмитриевского. Оставаясь приверженцем не этнических, а условно-географических наименований такого рода культурных явлений, предлагаю называть алфавит, представленый на еловой палочке, ачикташским.

Выяснив палеографические особенности надписи на палочке, можно заметить, что она не является единственным образцом ачикташского алфавита. Ближайшей аналогией надписи на палочке являются письмя, выбитые на скале в ущелье колодца Тозбулак в горах Кульджук-тау в Кызылкумах [_15, с. 172, 173, рис. 5; 16. с. 173]. Здесь не только встречаются общие для выделяемой группы алфавитов знаки, но и специфическая ачикташская руна № 6 (табл. I). Тозбулакская надпись позволяет дополнить ачикташский алфавит четырьмя буквами (№ 22-25). Общее число известных знаков этой письменности возрастает до 25 (табл. I), добавляются и некоторые разновидности же знакомых форм (№ 2, 5-7). Яснее выступает сходство ачикташского и доно-кубанского письма (табл. II, № 27, 31, 32, 34), его своеобразие (№ 52). Вновь явно проступает особенная близость ачикташского и южноенисейского алфавитов (№ 22-42). Выделяя этот алфавит, ачикташской палочке следует присвоить индекс A 1, тозбулакской надписи – А 2. Датировать последнюю ныне сложно. Возможно, она одновременна наскальным изображениям, с которыми соседствует [_15, с. 173]. Однако установить время их создания еще предстоит. Очевидно то, что рука, наносившая текст, встретила иже имевшеися на скале фигуры и обошла одну из них, разместив два знака ниже основной строки.

Третьим памятником ачикташского письма (А 3) является надпись на обломке венчика кувшина, найденная в 1987 г. Л.М. Левиной в Квадратном здании Алтын Асара в древних низовьях ырдарьи. Текст начала VIII в., любезно показанный мне исследовательницей, готовящей его публикацию совместно с С.Г. Клюшторным, содержит 12 разновидностей букв, 10 из которых находят аналогии в знаках А 1 и А 2 (табл. I, № 1, 2, 4, 5, 8-10, 15, 20, 21), дополняя предсталвния от индивидуальной изменчивости одних форм (№ 2, 4, 5, 8, 9, 20) и устойчивости облика других (№ 10). Особенностью алтынасарской надписи является размещение ряда знаков в поворотом по вертикальной оси (№ 15, 20, 21). Эта надпись позволяет пополнить состав ачикташского алфавить двумя ранее не встреченными буквами (№ 26, 27). Одна из них (№ 27), по видимому, была употреблена дважды, но в первом случае – в самом начале текста – разрушена обломком черепка (№ 28). Надпись А 3 потверждает принадлежность ачикташской письменности к вновь выделяемой группе рунических алфавитов, демонстрируя черты ее сходства как с донским (табл. II, № 21) и кубанским письмом (№ 23), так и особую близость к южноенисейскому алфавиту (№ 26, 40). Вместе с тем закрепляются и определенные особенности ачикташской азбуки (№ 39). Данная черта столь существенна, что порождает сомнения в правильности сопоставления одного из знаков тозбулакской надписи с буквами типа № 2 на табл. I (ср., правда, табл. II, № 39). Возможно, в нем следует видеть зеркальный вариант знака № 27 (табл. I). Вероятне, при учете формы знака № 9 на табл. I можно предварительно отметить восхождение облика этой буквы и донской руны № 2 (табл. II) к общей исходной форме.

Ныне ачикташский алфавит представлен 27 письменными знаками и нет сомнения, что состав его пока неполон. Однако известных материалов достаточно, чтобы определить место этой письменности среди других рунических алфавитов [_17]. Надо полагать, что повые открытия ачикташских надписей подтвердят и детализируют приведенные здесь наблюдения и выводы.

В Средней Азии известно еще несколько рунических надписей, знаки которых, вероятно, относятся к письму изучаемо группы алфавитов. Эти памятники найдены по другую сторону Таласского хребта – в Ферганской долине. Наиболее уверенно к кругу изучаемых письмен можно отнести надпись И 5, выведенную под венчиком хума, обнаруженного на городище Кува [_18; _19]. На облоке сосуда уцелело 12 знаков, считая словоразделитель – точку. Все они находят себе аналогии в южноенисейском письме (Табл. III, № 28-35), кроме знака № 39, вероятно, подобного кубанской букве № 54 на табл. II.
.

Таблица III. Знаки южноенисейских (Ю) и исфаринских (И 1 - И 5) надписей.

По отношению к первой и последней кувинским рунам, сохранившимся не полностью, допускаем элемент реконструкции. С определенным риском тносим к нашей группе отрывок другой надписи И 1, уцелевшей на обломке венчика сосуда, найденного в крепости Калаи-кафир [_20, с. 138, 169]. Исследователи восстановили частично сохранившийся первый знак как енисейское т¹. Полагаем, и на этом частично основывается гипотеза об отнесении текста к новому алфавиту, что буква имела облик пятого знака кувинской надписи (табл. III, № 32). При таком понимании сочетание трех первых рун И 1 сооветствует 5-7 знакам текста И 5. Существенно употребление здесь аналогичного словоразделителя в виде точки. Как мы знаем, эта особенность отсутствует в рунических надписях Азии, кроме южноенисейских. В И 5 наличествуют и три другие буквы надписи Калаи-кафир (табл. III), они дополняются двумя новыми формами (№ 36, 37), которые также находят подобия в южноенисейском алфавите. Последний знак надписи (№ 37) считаем полной формой, доверяя в этом наблюдениям археологов [_20, с. 169]. Четыре знака третьей надписи И 2 сохранились на обломке венчика из крепости Калаи-Боло [_20, с. 80, 120, 121, 169]. Их сходство с описанными текстами и словоразделительный знак в виде точки позволяют отнести эту надпись к выделяемому алфавиту (табл. III). Воспринимая приведенные три надписи как палеографически единное явление, получаем возможность отметить значительную близость к ним еще двух надписей на обломках венчиков хумов. На снимке первого фрагмента И 3 с горы Кизил-Пиляю [_21, рис. 3] неясно видно перекладину второй руны (первая сохранилась частично) и иначе, чем в наборном воспроизведении текста, воспринимается последний знак. Не имея возможности познакомиться с оригиналом, мы не можем настаивать на этих особенностях. Однако несомненно, что остатки первой из пяти рун надписи не следует связывать со знаком к² из орхоно-енисейской письменности, а надо реконструировать как руну № 32 на табл. III, типичную для выделяемой группы рунических алфавитов. На втором обломке с надписью И 4 из замка Ош-хона [_21, рис. 2] сохранился лишь конеь текста из четырех рун и очень небольшая часть предшествующего знака. Имея в виду устойчивое сочетание трех рун,отмеченное для И 5 и, вероятно, И 1, допустимо полагать, что и здесь не сохранившаяся буква была знаком типа № 32 на табл. III.

Таким образом, из девяти опубликованных руноподобных надписей, найденных в Фергане [_22; 5, с. 41, 42], пять можно отнести к руническому алфавиту, сопоставимому с южноенисейским. Материалы позволяют отметить для него только 12 форм знаков, включая словоразделительную отметку (табл. III). С одной стороны, это бъясняется фрагментарностью текстов, с другой, вероятно – близостью их содержания. Состояние источников не посволяет отнести эти ферганские надписи прямо к южноенисейскому письму. В то же время в нех нет палеографических особенностей географически более близких ачикташских надписей. Поэтому ныне целесообразно воспринимать эти письменные памятники как образцы особого алфавита (по первым находкам назовем его исфаринским), относящегося к выделяемой новой группе рунических письмен. Единственным своеобразием начертаний на посуде является прямая горизонтальная перекладина знака № 33 на табл. III. В соответствии с порядком публикации надписи обозначены индексами И 1 – И 5.

Наиболее надежно датирована кувинская находка И 5. Она происходит ис поселения VII-VIII вв. (возможно даже второй половины VII - первой четверти VIII в.) и, по утверждению автора раскопок, обнаружена на дневной поверхности VII в. [_18, с. 60, 61]. Остальной материал встречен в трудных для точных хронологических определений условиях. Письменные памятники И 2, просиходящий из слоя завала IX яруса с разновременными находками, и И 1, поднятый на поверхности, определяются временем существования крепостей – VI-VIII вв. [_20, с. 121, 146], в подобном положении находится и случайная находка из Ош-хона (И 4).

Приведенные материалы завершают вычленение евразийской группы рунических алфавитов, захратывающих территорию от Юго-Восточной Европы до Южной Сибири и отличающихся по набору письменных знаков от известных “классических” рунических письменностей Азии: орхонской, енисейской и таласской (палеографическому аналозу которых посвящена другая работа автора, публикуемая журналом “Советская археология” [_6; _13; _17]. Средняя Азия, как и Южная Сибирь, явилась районом, в котором были употребительны письменности обеи рунических систем. Наиболее ярко такую историко-культурную ситуацию характеризуют письменные памятники долины р. Талас, начертанные как на таласском, так и на ачикташском алфавитах и, по-видимому, отразившие определенное взаимодействие двух этих письменностей.

[Back]

1. М а л о в С.Е. Таласские эпиграфические памятники // Материалы Узкомстариса, Вып.6-7.-М.; Д., 1936.

2. О н  ж е. Памятники древнатюркской письменности Монголии и Киргизии. - М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1959.

3. Щербак A.M. Знаки на керамике и кирпичах из Саркела - Белой Вежи // МИА. 75. - М.; Л.; Изд-во АН СССР, 1959.
4. О н  ж е. О рунической письменности в Юго-Восточной Европе // СТ. 1971. № 4.

5. В а с и л ь е в Д.Д. Графический фонд памятников тюркской рунической письменности азиатского ареала.-М.: Наука, 1983.

6. К ы з л а с о в И.Л. Древнетюркская руническая письменность Восточной Европы. Новые аспекты изучения // Проблеми на прабългарската история и култура. - София, 1989.

7. М а с с о н Н.Е. К истории открытия древнетурецких рунических надписей в Средней Азии // Материалы Узкомстариса. Вып.6-7. - М.; Л., 1936.

8. Д ж y м a г y л o в Ч. Эпиграфика Киргизии. Вып. I.-Фрунзе, 1963.

9. К о р м у ш и н И.В. К основным понятиям тюркской рунической палеографии // СТ. 1975. № 2.

10. Н е i k е l  Н. J. Alterthumier aus dem Tale dea Talas In Turkesten // Travaux ethnographiques, VII. - Helsinki, 1918.

11. В и н н и к Д.Ф., К о ж а м я к о П.Н. Памятники дравнетюркской письменности из урочища Айртам-Ой // Новые эпиграфические находки в Киргизии. - Фрунзе: Изд-во АН КиргССР, 1962.

12. К ы з л а с о в Л.Р. О датировке памятников енисейской письменности // СА. 1965. № 3.

13. К ы з л асов И. Л. Новая руническая письменность Южной Сибири // Археология Горного Алтая. - Горно-Алтайск: Кн. изд-во, 1988.

14. К и с е л е в С.В. Письменность енисейских кыргыз // КСИИМК. ХХV. 1949.

15. О с ь к и н А.В. Новые находки петроглифов в Кызылкумах // Полевые исследования Института этнографии. 1976. - М.; Наука, 1978.

16. К л я ш т о р н ы й С.Г. Наскальная руническая надпись в Кызылкумах // Полевые исследования Института этнографии. 1976.-М.; Наука, 1978.

17. К ы з л а с о в И.Л. Две группы тюркских рунических алфавитов. Опыт выделения // Задачи советской археологии: Тез. докл. Всесоюз. конф. - М.; Наука, 1987.

18. Б у л а т о в а В.А. Руническая надпись на хуме из Ферганы // Общественные науки в Узбекистане. 1965. № 8.

19. Т е н и ш е в Э.Р. Руническая надпись из Кувы // Восточная Филология. -Тбилиси: Мецниереба, 1973.

20. Д а в и д о в и ч Е.А., Л и т в и н с к и й Б.А. Археологический очерк Исфаринского района // Труды Института истории, археологии и этнографии АН ТаджССР. Т. XXXV - Сталинабад: Изд-во АН ТаджССР, 1959.

21. Б е р н ш т а м  А.Н. Древнетюркские рунические надписи из Ферганы // ЭВ. XI. 1956.

22. З а д н е п р о в с к и й  Ю.А. Тюркские памятники в Фергане // СА. 1967. № 1.